Ветер вынул из заплечного мешка факел, запалил его, после недолгого колебания двинулся вперед — все же он побаивался, хоть собственное нетерпение так и глодало, словно в спину подталкивало. Он много раз спрашивал Брана, каков из себя Дракон, но тот лишь почтительно поднимал глаза и скупо ронял что–то вроде: не смею–де тайны раскрывать, но бояться его не надо, он не страшен. Драконы — это же Высшие Существа, Дети Нимоа. Тем не менее, Ветра пробивала легонькая дрожь. Может, это потому что одна из старейших легенд сейчас обретала плоть и кровь?
Нимоа, хозяин мира, держащий его на своей спине и огромными крыльями направляющий в необъятном Пространстве Света, собрал как–то Детей своих, созданных по своему подобию, и спросил, почему так тяжела его ноша. Разве людей стало больше в этом мире? Нет, ответствовали Дети — Драконы, призванные хранить человеческий род, не столько прибыло людей, сколько умножились их скорби. Они так тяжелы, что могучие плечи Нимоа сгибаются под бременем людского горя. Опечалилось сердце Нимоа — и содрогнулся огромный мир. Заплакал Великий Нимоа — и с небес обрушились потоки, смывая все людские скорби, тяготы и печали. Легче стало плечам Нимоа — и заплакал он тогда вновь, уже от радости. Эти редкие светлые слезы медленно падали с неба, освещая все вокруг.
И сказал Нимоа Детям своим: вот слезы мои, приношу их людям в Дар, а вас, Дети мои, прошу беречь их до времени. Пусть каждая слеза моя обернется Жемчужиной, и настанет время, когда за ними придут достойные. А до тех пор стерегите их в своих пещерах. И Драконы старательно собрали весь жемчужный урожай, и хранили его с того дня в своих Обиталищах, дожидаясь часа, когда за сокровищами придут достойные. И лишь Канн, немой свидетель, долго стоял тогда в небе, освещая Драконам землю. С той поры каждый год в день Ниаканн он задерживается на небе дольше всего, словно ожидая, что Слезы Нимоа вновь начнут падать на землю, и, не дождавшись, грустный, садится за горизонт, чтобы завтра появиться позже и уйти раньше.
Кто бы мог подумать, что это окажется правдой! Хотя бы отчасти!
Ветер добрался до конца пещеры: дальше хода нет, лишь у ног темнела узкая расселина. Он опустился на колени, сунул туда факел, озирая стены. Прямо на камне светился знак из одной вертикальной черты и двух косых поперек нее. Пока все было так, как рассказал старик. Ветер достал приготовленную веревку. Руки дрожали, но он старательно закрепил ее вокруг каменного уступа, что, как рог, торчал подле узкого лаза, и начал осторожно спускаться, оглядывая каменную стену в поисках такого же знака. Он нашел его не без труда и поднес поближе факел, с замиранием сердца ожидая превращения.
От пламени знак засветился ярче: сначала разгорелся молочно–белым цветом, затем поползли золотистые прожилки. Ветер подождал еще, и золотистые полосы окрасились кроваво–красным. Черты вдавились в камень, ушли вглубь, как будто только контуры их были настоящими, а то, что их наполняло, волной отхлынуло внутрь. Послышался рокот, Ветер повернул голову и увидел, что стена пошла трещинами. А ведь казалась совершеннейшим монолитом. Еще немного — и часть стены, обозначенная трещинами, раскрошилась на глазах. Наконец шум прекратился, и Ветер опасливо заглянул в образовавшееся отверстие. Его встретила темнота. И еще тишина…
Отступать, наверно, поздно. Или нет еще? А что ему терять? Все, что можно, он уже потерял. Уж лучше пусть его съест Дракон, подумал Ветер, забыв о том, что этой самой ночью отчаянно трясся за свою жизнь. Зашвырнув факел внутрь, он скользнул в отверстие.
Он недолго пробирался ползком, выход оказался рядом. Ветер высунул голову, посветил: еще одна пещера. Здесь указания Силивеста Брана заканчивались. Единственное, о чем он еще обмолвился — это что дошедшего сюда ожидают всевозможные испытания, для достойных. Но про это нельзя говорить ни слова.
Ветер вылез, отряхнулся и медленно тронулся вдоль стены, освещая себе путь. Скала тут выглядела совсем иначе: светлый камень был богато инкрустирован подземными кристаллами, на свету от факела горевшими не хуже драгоценных камней. Он опомнился, когда услыхал знакомый рокот. Бегом вернулся на прежнее место, но застал одни лишь трещины. А потом и их не стало. «Каменный мешок, ловушка!» — только и успел он подумать, как огонь дико зашипел, плюнул прямо в лицо снопом искр и погас. Ветер очутился в кромешной тьме и просто застыл на месте, ожидая, что за этим последует.
Стоял он так довольно долго, ничего не происходило. Глаза постепенно начали привыкать к темноте. А потом выяснилось, что никакие это не глаза, просто мягко засветились стены пещеры. Самоцветы разгорались все ярче, некоторые камни так и сверкали из стен, словно к ним опять поднесли огонь. Никогда прежде он не видел такой неземной красоты. Разноцветные звезды кристаллов сияли отовсюду: из пола, стен, далекого свода пещеры. Россыпи маленьких огней мерцали и переливались, гоняясь друг за другом. Единственное, что не сверкало, это узкая извивающаяся лента на земле, сильно напоминавшая тропинку. На ней Ветер и стоял. В самом начале. Или в конце.
Если это приглашение, то следовало его принять, тем более что дорога назад отрезана, и путник двинулся вдоль тропы. Ветер быстро шагал, чего время попусту терять, но казалось, он оставался на месте, только яркий узор камней вокруг растягивался, будто плыл. Хотелось еще прибавить шаг, но он удержался, не поддаваясь наваждению, и скоро терпение его вознаградилось: противоположная стена все же двинулась к нему. Наконец она приблизилась настолько, что Ветер не без удивления разглядел самую обычную дверь. Совсем не такие врата приличествовали этим подземным чертогам.
Что теперь, открыть ее? Этим его не испугаешь. И Ветер дернул скобу на себя, как только подошел, без всякого раздумья и передышки.
Дверь отворилась на удивление легко, и гость заглянул вовнутрь. Такая же пещера, только не столь же яркая. Он решительно шагнул через порог и последовал дальше за узкой лентой дороги. Даже не удивился, когда обернулся назад и не увидел не то что двери, а и стены — та успела изрядно отдалиться. Ветер повернулся, намереваясь продолжить путь, и чуть было не соскочил с тропинки от неожиданности.
На тропе стояла женщина необыкновенной красоты и явно благородного происхождения. Открытое белое платье, расшитое слепящими прозрачными самоцветами, отчасти скрывало стан, но Ветру показалось, что она необычайно стройна и восхитительна. Темные вьющиеся волосы, собранные прядями, рассыпались по плечам. Никакой шапочки или обычных золотых нитей — ничего, что скрывало бы их естественную прелесть. Необыкновенная красота. Как это можно описать? Все в ней восхищало, все было совершенным, что ни возьми: благородный облик, слегка удлиненные к вискам глаза, точеные черты, как у самой прекрасной статуи, когда–либо созданной рукою человека. Только кожа была бледновата, словно изголодалась в этой пещере по дневному Канну. Сколько же она тут томится?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
